Смешные истории из жизни

Не включая свет, чтобы не тревожить больную, наугад вырываю из газеты первую попавшуюся фотографию. При чём точно знаю, что это не Чумак, но кто это в темноте разглядеть не могу
Прикладываю к животу хворающей. Через полчаса интересуюсь состоянием больной.
Больная, довольная как слон :) Полегчало, боли ушли, от всей души благодарит "чудо-целителей", т.е. меня и Чумака, всем хоцца спать.
Под утро просыпаюсь от женской истерики и льющегося на меня пива
Жена стоит надо мною с фотографией....Винокура :lol:
Хотела ведь меня прибить за такой цинизм.
ВЫВОД: Добро, юмор и творческая инициатива наказуемы не только в армии.

P.S. Но, ведь помог всё-таки юморист
Надо было метод лечения запатентовать и продать в военный госпиталь

и ещё случай, к армии имеющий косвенное отношение

День ВДВ. Сумерки. Я трезвый, хотя в отпуске.
Иду в районе ж/д вокзала по пустынному перрону.
Издалека показалась что у столба стоит урна, которые прикреплены к столбам, чтоб не спёрли.

Подошёл ближе и растрогался до слёз.
Так жалел, что в ту пору не было мобильных телефонов с камерой.
В огромной луже, на заднице сидит пьяное тело в тельнике. Как обезьёныш мамку, ногами и руками обнимает столб, как будто пытается на него влезть, либо держит, чтоб не отобрали.
Обнимает столб, целует его, гладит, что-то трогательно рассказывает, снова целует, снова гладит....Разве что в половую связь не пытается вступить. И продолжает трогательно что-то рассказывать :D
Наверное про ночные затяжные прыжки. Может замуж зовёт?
Посмотрел минут 5 трогательную сцену любви отставного десантника к телеграфному столбу, плюнул на свой хороший прикид и попытался спасти "братишку" от безумия, разлучить с любимой. Не получается. Гонит. Плюнул и ушёл. Наверное до сих пор там сидит

З.Ы.Вот бы фильм про любовь получился бы классный :lol:

З.З.Ы. Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать

Спасение рядовой Линч.

Говорят, у войны не женское лицо. У американской войны, как и у американской армии, теперь есть и оно. Лицом непобедимой армады США стала рядовая Джессика Линч, белокурая и симпатичная леди, ставшая самой знаменитой военнопленной за всю историю войн.
Ее жизненный путь еще очень короток. Будущая истребительница арабов родилась в Палестине (штат Вирджиния). Испытав себя в роли продавщицы, Джессика решила, что кривая американской мечты вынесет ее наверх через службу в армии. Выбор вполне приемлем. Американские военные служат весело, их базы разбросаны по всем теплым краям, население относится хорошо…
Но случилась иракская кампания, и Джессика загремела туда, навстречу своему «подвигу». Подвиг заключался в том, что 25 марта прошлого года ее подразделение заблудилось в районе города Насирия по вине никчемного командира и в результате попало в иракскую засаду. Товарищи Линч были убиты, ее винтовку заклинило, и она, раненая и с переломами, попала в плен, где ее, естественно, изнасиловали, жестоко пытали и хотели ампутировать ногу из-за неумения лечить переломы.
Но ей повезло, и один добрый иракский адвокат сообщил американцам о ее нахождении. Мужественные рейнджеры (то ли «котики», то ли «тюлени», то ли «моржи») вступили в бой и отбили рядовую Линч у извергов Саддама.
К сожалению, после перенесенных мук она частично потеряла память и не помнит, что с ней происходило в плену. Хотя это прискорбное обстоятельство не помешало ей написать книгу «I’m Soldier, Too» (Я тоже солдат). Точнее, книгу написал пулитцеровский лауреат Рик Брэгг, но «со слов» героини. А еще ей вручили массу наград, в том числе и очень почетную в США «Медаль военнопленного».
А потом начались накладки. Первыми заговорили врачи больницы, где якобы мучили несчастную. Следов изнасилования обнаружено не было, так как ее доставили одетой и даже с бронежилетом. Оказалось, что, напротив, к ней отнеслись с большим сочувствием и даже поместили на единственную (!) в госпитале хирургическую кровать и выделили одну из двух больничных сиделок.
Несмотря на нехватку медикаментов и донорской крови, ей сделали два переливания, причем кровь сдавали сотрудники больницы. Огнестрельных ранений у Линч не оказалось, и доктор аль-Хусон на своей машине повез ее на американский блокпост. Но там пугались всего, что шевелилось, открыли по машине огонь, и пришлось вернуться.
Позже выяснилось, что и штурм больницы был инсценирован. Спецназовцы знали, что сопротивления не будет и перед телекамерами яростно стреляли в пустоту холостыми патронами. Пристыженный Пентагон потом признал, что штурма не было вовсе. А после и сама Джессика призналась, что ее использовали для пропагандистских целей.
Но вопрос не в провале инсценировки, а в том, что в иракской войне пространства для героики просто не было, ибо превосходство американцев присутствовало во всем. Героев стали делать из воздуха, хотя в истории со «спасением рядовой Линч» как раз такой необходимости не было. Товарищи Линч, в отличие от нее, трусливо засунувшей голову в песок, отстреливались до упора, но их в вечность не пригласили. Родители погибших обвинили ее в спекуляциях на гибели их детей и по-американски потребовали компенсаций. Так лопнул очередной мыльный пузырь американской сказки о патриотизме.
Такая вот она – непобедимая армия супернации, грозящей всему миру своими мускулами. Оказывается, они не такие уж и стальные…

Виктор Анисимов.

Улыбнул...И по стратегическому противнику прокатился, и по женскому полу :D :D :D

ой, в военкомате много приколов было. Но тут описывать не буду, ведь и девушки форум читают)))

Он уже ничего никому не напишет.

Помню 23 февраля 1987 года. Для солдата праздник, как для лошади свадьба, голова в цветах а ж..... в мыле. Командование считает, в праздник солдата надо загрузить посильнее чтобы от праздничных мыслей чего не натворил. Вот и в этот раз устроили спортивный праздник, массовый забег на лыжах, дистанция 10 км. 5 км туда, на контрольном пункте замполит отметку делает, и 5 км обратно. Из батальона выловили и довели до старта около 150 бойцов, остальные кто в наряде, кто в ПМП кто в качегарку, короче кто мог тот спрятался. Вы видели как 150 бойцов одновременно стартуют по непробитой лыжне? короче тут же образовалось несколько свалок из людей лыж и лыжных палок, но быстро встали и дружно побежали. Я особо не торопился и плелсяв конце. А надо сказать жены офицерские как раз к этому празднику ночь не спали пекли блины, и акурат к началу на нашем батальонном 66 подвезли 3 караульных бачка-термоса до верху набитых блинами. Ну и несколько термосов с чаем соответственно. Я вот значит иду на лыжах а мысль все вокруг блинов, все считаю на всех хватит блинов или нет. Примерно высчитываю толщину одного блина, высоту бочка, и все у меня выходит что последним блинов не достанется. И так меня обида взяла, короче нашел я пенек, поставил конец лыжи на него, а сам прыгнул на лыжу, и сломал пополам. потом взял целую лыжу в одну руку, обломки чтобы отчитаться в другую, и побрел назад к старту-финишу, как раз вовремя добрел, уже первые начали подъезжать, и соответственно блины в ход пошли. И вот я уже ем ароматный золотистый блин, запиваю из железной кружки горячим чайком, а сам думаю, Эх братцы, до чего же жизнь хороша!!!!!!!!!!!!

С праздником 23 февраля братишки!!!!!!!!!!!!!!!

Разговаривал недавно со взводным своим, вспоминали былые года, ну и напомнил он мне случай, ну может и не совсем смешной, но по моему мнению забавный. Должны были в нашу часть приехать проверяющие, ну и по такому случаю решили грандиозную показуху устроить. Дело было до того как начали бороться с террористами, но получилось примерно подобное. Вводная была что диверсионная группа вероятного противника(китайцы) на вертолете(в то время у китайцев были даже вертолеты) высадилась на крышу клуба(находится как раз посередине части), а мы силами взвода под прикрытием 4 бмп и однок командной брм должны штурмом взять клуб и уничтожить десант противника. Комбата уговаривали долго и заверяли что с клубом ничего не будет. В роли диверсантов выступил 2-й взвод. Чтобы не перепутать, 2-й взвод одели в зимние масхалаты, мы были в летних масхалатах. Трехэтажное здание клуба имело по периметру третьего этажа балконы, плюс с восточной стороны имелась пожарная лестница. Итак час "ч" наступил, проверяющие в предвкушении зрелища застыли на трибуне плаца как раз напротив клуба. 2-й взвод занял позиции на 3-м этаже и на крыше клуба, выдано огромное количество холостых патронов и взрывпакетов. БМП взревели моторами и с четырех сторон стреляя холостыми двинулись к клубу. Мехи не привыкли ездить по асфальтным дорожкам, поэтому техника рванула напрямую через бардюры и газоны, за машинами в полном горном снаряжении в три погибели бежали бойцы. Когда БМП приблизились начали поджигать дымовые шашки. Затем полетели вверх веревки с кошками. Как бы не так, инициативные ребята из 2-го взвода тут же их сбрасывали назад вниз, попутно активно стреляя сверху холостыми. Но и мы были не лыком шиты, начали бросать кошки в окна второго этажа, посыпалось раббитое стекло, но на войне как на войне. Парни полезли вверх. Со второго этажа вело две лестницы на третий этаж, одна центральная и одна черного хода, дверь с лестницы на 3-й этаж была закрыта но хатило одного удара ноги, и вот уже на третьем этаже развернулась рукопашная схватка. Парни из второго взвода не хотели так просто отдавать победу и дрались по настоящему, тем более численного перевеса не было ни у одной из сторон, помню мне нехило прилетело прикладом по затылку. Тем не менее несколько бойцов начали прорываться к лестнице на крышу, но предусмотрительные ребята из 2-го взвода подперли стальной люк стальным же ломом, и чтобы снести эту конструкция нужно было бы килограмм тротила. Было принято решение прорываться на крышу где засели снайперы через декоративные решетки балконов, которые как раз были до самого карниза крыши. Без страховки на глазах у восхищенных проверяющих 1-й взвод полез на крышу. Как мы не посрывались, не понятно, видимо дураков бог хранит, высота до земли была метров 9. В итоге мы все таки победили и подняли над клубом принесенный зранее красный стяг, при этом дружно паля очередями в небо.
Итоги такие
1. Проверяющие были очень довольны боевой подготовкой
2. Весь следующий месяц наш взвод пахал в клубе вставляя разбитые стекла и выбитые двери, второй взвод ремонтировал ограждения газонов, правил бардюры, перекапывал газоны.

:D :D :D

РАДИООБМЕН СОВЕТСКИХ ВОЕНМОРОВ ВО ВРЕМЯ УЧЕНИЙ . Перепечатано с сайта " Военное обозрение " .

.....Я американец , но вырос в СССР , мой отец служил военно-морским атташе при посольстве в Москве . Прожив 12 детских лет вМоскве , уезжая , я говорил по-русски лучше , чем по-английски. Мои способности в русском языке были востребованы разведкой ВМС и я служил них с 1979 по 1984 год . По долгу службы и для себя , я вел журнал . Казенную часть сдавал в архив , а свою себе .
Чтото было в записи , а в основном " живой " эфир . Я ДОЛЖЕН ПРИЗНАТЬ , ЧТО РУССКИХ НЕЛЬЗЯ ПОБЕДИТЬ ИМЕННО ИЗ-ЗА ЯЗЫКА .Самое интересное говорилось между равными по званию или друзьями , они не стеснялись в выражениях . Я пролистал всего несколько страниц своих старых записей , вот некоторые :
- ГДЕ БРЕВНО ?
- ХЕР ЕГО ЗНАЕТ , ГОВОРЯТ , НА СПУТНИКЕ МАКАКУ ЧЕШЕТ .
Перевод
- ГДЕ КАПИТАН ДЕРЕВЯНКО ?
- НЕ ЗНАЮ , ГОВОРЯТ, ЧТО РАБОТАЕТ ПО ЗАКРЫТОМУ КАНАЛУ СВЯЗИ И ОТСЛЕЖИВАЕТ АМЕРИКАНСКИЕ ИСПЫТАНИЯ ПРОТОТИПА ТОРПЕДЫ Mk-48/

= СЕРЕГА , ПРОВЕРЬ . ДИМКА ПЕРЕДАЛ , ЧТО КАНАДЧИКВ ТВОЕМ ТАЗУ ЗАЛУПУ ПОЛОСКАЕТ .
Перевод :
- СЕРГЕЙ , ДМИТРИЙ ДОЛОЖИЛ , ЧТО В ВАШЕМ СЕКТОРЕ КАНАДСКИЙ ПРОТИВОЛОДОЧНЫЙ ВЕРТОЛЕТ ВЕДЕТ АКУСТИЧЕСКОЕ ЗОНДИРОВАНИЕ .

- ЮГО-ЗАПАДНЕЕ ВАШЕГО ПЯТОГО , ПЛОСКОЖОПЫЙ В КАШУ СРЕТ , ЭКРАН В СНЕГУ .
Перевод :
- (ЮГО - ЗАПАДНЕЕ ВАШЕГО ПЯТОГО ? ) ВОЕННО-ТРАНСПОРТНЫЙ САМОЛЕТ СБРАСЫВАЕТ АКУСТИЧЕСКИЕ БУЙКИ В РАЙОНЕ ВОЗМОЖНОГО РАСПОЛОЖЕНИЯ ПОДЛОДКИ СЕРИИ " К " , НА ЭКРАНЕ РАДАРА МНОЖЕСТВО МЕЛКИХ ОБЪЕКТОВ .

- ГЛАВНЫЙ БУРЖУИН СИДИТ ПОД ПОГОДОЙ , МОЛЧИТ .
Перевод :
- АМЕРИКАНСКИЙ АВИАНОСЕЦ МАСКИРУЕТСЯ В ШТОРМОВОМ РАЙОНЕ , СОБЛЮДАЯ РАДИОМОЛЧАНИЕ .

- ЗВЕЗДОЧЕТ ВИДИТ ПУЗЫРЬ , УЖЕ С СОПЛЯМИ .
Перевод :
- СТАНЦИЯ ОПТИЧЕСКОГО НАБЛЮДЕНИЯ ДОКЛАДЫВАЕТ , ЧТО АМЕРИКАНСКИЙ САМОЛЕТ-ЗАПРАВЩИК ВЫПУСТИЛ ТОПЛИВНЫЙ ШЛАНГ .

- У НАС ТУТ УЗКОГЛАЗЫЙ ДУРАКА ВКЛЮЧИЛ , МОЛ , СОРРИ , С КУРСА СБИЛСЯ , МОТОР СЛОМАЛСЯ , А САМ ДРОЧИТ . ЕГО ПАРА СУХИХ ОБОШЛА , У НИХ БЕРЕЗА ОРАЛА .
- ГОНИ ЕГО НА Х-Й, Я ЗА ЭТУ ЖЕЛТУХУ НЕ ХОЧУ П-ДЫ ПОЛУЧАТЬ . ЕСЛИ НАДО , ПУСТЬ ПОГРАНЦЫ ЕМУ В ПЕРДАК ЗАВЕРНУТ , А КОМАНДУ К НАШЕМУ ОСОБИСТУ СКАЗКУ РИСОВАТЬ .
Перевод :
- ВО ВРЕМЯ УЧЕНИЙ ФЛОТА , ЭЖНО-КОРЕЙСКОЕ СУДНО ПОДОШЛО БЛИЗКО К РАЙОНУ ДЕЙСТВИЙ , СОСЛАВШИСЬ НА ПОЛОМКУ . ПРИ ОБЛЕТЕ ПАРОЙ СУ-15 СРАБОТАЛА РАДИОЛОКАЦИОННАЯ СТАНЦИЯ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ " бЕРЕЗА " .
- СКАЖИ , ЧТОБЫ УХОДИЛ , МНЕ НЕ ХОЧЕТСЯ ПРОБЛЕМ ИЗ-ЗА ЭТОГО КОРЕЙЦА . ЕСЛИ ПОПЫТАЕТСЯ ПОКИНУТЬ РАЙОН , ЛИШИТЬ СУДНО ХОДА И ОТБУКСИРОВАТЬ , А КОМАНДУ - НА ДОПРОС .

При анализе Второй мировой войны американские военные историки обнаружили очень интересный факт . А именно , при внезапном столкновении с силами японцев американцы , как правило , гораздо быстрее принимали решения и , как следствие , побеждали даже првосходящие силы противника . Исследовав данную закономеность , ученые пришли к выводу , что средняя длина слов у американцев составляет 5.2 символа , тогда как у японцев 10.8 . Следовательно , на отдачу приказов уходит на 56 % МЕНЬШЕ ВРЕМЕНИ . Ради " интереса " они проанализировали русскую речь и оказалось , что длина слов в русском языке составляет в среднем 7.2 символа , ОДНАКО ПРИ КРИТИЧЕСКИХ СИТУАЦИЯХ РУССКОЯЗЫЧНЫЙ КОМАНДНЫЙ СОСТАВ ПЕРЕХОДИТ НА НЕНОРМАТИВНУЮ ЛЕКСИКУ - И ДЛИНА СЛОВ СОКРАЩАЕТСЯ ДО ( ! ) 3.2 СИМВОЛА .

Для примера приводится фраза :
- 32-Й , ПРИКАЗЫВАЮ НЕМЕДЛЕННО УНИЧТОЖИТЬ ВРАЖЕСКИЙ ТАНК , ВЕДУЩИЙ ОГОНЬ ПО НАШИМ ПОЗИЦИЯМ -
перевод..
- 32-Й , ЕБНИ ПО ЭТОМУ Х-Ю !

Жек, спасибо! Поржал от души!
(С) На спутнике макаку чешет!:lol:

да не за что.
политика подзатрахала уже

вот ссылочка . читать маленькими дозами.

yanki пишет:

читать маленькими дозами.

я тоже сначала запоем.  потом по чуть-чуть

В начале войны разведчик семнадцатилетний Конон Молодый был определен в диверсионную группу. Немецкий он знал, а парашютному и взрывному делу его научили за полторы недели. Аусвайс, наскоро сделанный на втором этаже знаменитого здания на Маросейке, где формировались "летучие" диверсионные группы, был столь откровенно липовым. Оттиски печати наскоро вырезались из резины и не имели ничего общего с настоящими. В конце осени сорок первого года он уже закапывал парашют в землю где-то недалеко от города Гродно. Во время прыжка группа рассеялась и собраться не смогла. Оставшись один без оружия и продуктов, Конон, двигался по заснеженной дороге в деревню. На окраине он был задержан патрульным, как подозрительная личность с непонятными  документами и был доставлен в городскую комендатуру. Юноша понимал, что это конец. Его ввели в кабинет, в котором под портретом фюрера за огромным столом сидел в массивном кресле немецкий полковник-абверовец и поглаживал овчарку, коротким поводком привязанную к ручке кресла. При появлении арестованного полковник встал, бросил короткий взгляд на аусвайс (хорошо еще, что на удостоверении была фотография именно Конона Молодыя, а не кого-то другого, что в спешке было возможно) и сказал: "Партизан?" Конон мотнул головой, как ученик в классе: "Не!" Он был в рваном ватнике и мял в руках шапку. Полковник очень внимательно посмотрел на юношу, будто желая запомнить его физиономию на всю жизнь. Затем встал, подошел близко к Конону, взял его рукой за плечо, вывел на высокое крыльцо комендатуры, повернул к себе спиной и тяжелым кованым сапогом дал парню в зад, после чего брезгливо кинул упавшему его липовый документ и, круто повернувшись, ушел. Жизнь Конона Молодыя была неожиданно спасена, правда, ценой сломанного копчика, который часто болел, даже в тот день, наверное, когда Конон Трофимович, гуляя с женой в подмосковном лесу, нагнулся за последним в своей жизни грибом. Сюжет, однако, на этом не кончается, это всего лишь его начало. Много лет спустя, уже после войны, превратившись в Гордона Лонгсдейла и получив в
Ванкувере канадский паспорт, Конон Трофимович по заданию Центра выехал в Вашингтон для встречи со своим резидентом по США и Северной Америке, чтобы с ним, во-первых, познакомиться и, во-вторых, согласовать детали первой совместной операции. Встреча должна была состояться в парке для верховых прогулок, и вид прекрасно экипированных мужчин и женщин, элегантно восседавших на сказочно красивых лошадях, был таким безмятежным и мирным, что никак не способствовал воспоминаниям об ужасах минувшей войны и о давнишней истории в белорусском городе Гродно. Итак, слегка постукивая по сапогу стеком, Лонгсдейл свернул в боковую аллею и двинулся навстречу джентльмену, показавшемуся с другой ее стороны. Было точно указанное время. Несмотря на то, что наш век не каменный, а кибернетически-атомный, и людей, которым нужно обнаружить друг друга в толпе, могут снабдить, я думаю, какими-нибудь локаторами на компьютерной основе, техника взаимного обнаружения осталась у разведчиков на примитивном, но, как говорят, весьма гарантированном уровне минувших столетий. Так, сэр Гордон Лонгсдейл зажал сигарету в правом углу рта, а резидент, наоборот, в левом, и оба они, как было условлено, постукивали стеками свои левые сапоги, а в петлицы смокингов воткнули булавки - один с красной, другой с зеленой головками. Ко всему прочему, визуальные признаки "своего среди чужих" должны страховаться паролем, который состоит из довольно глупого вопроса и не менее идиотского ответа. Зато, если компьютеры могут сломаться и подвести, тут риск ошибиться практически исключен. Еще издали Лонгсдейл приподнял котелок, приветствуя приближающегося джентльмена, затем поднял глаза на его лицо и замер с окаменевшей физиономией: перед ним был немецкий полковник-абверовец, и как бы в доказательство того, что это был именно он, у Конона Молодыя
заныл копчик. А "абверовец", поняв, что его узнали, сосредоточился и, представьте, тоже открыл рот и временно его не закрывал (не зря он тогда в Гродно так внимательно вглядывался в лицо юного террориста!), а потом, явно в нарушение конспирации и вопреки оговоренным условиям, воскликнул: "Партизан?! Не может быть!" Лонгсдейл первым взял себя в руки и с философическим выражением на лице произнес слова пароля: "Вам нравятся лошади-тяжеловозы, сэр?", - на что резидент почему-то с вызовом ответил: "Особенно к о б ы л ы, а вам?" (и наклонившись спросил:"Копчик болит?"). После этого дисциплинированно исправился: "У меня на ферме два отличных тяжеловоза, сэр!" Мне остается добавить к сказанному, что абверовцем в Гродно и одновременно резидентом по США и Северной Америке был не кто иной, как уже знакомый нам советский полковник А., он же "Варлам Афанасьевич" из свиты Лонгсдейла и, наконец, - да, вы совершенно правы, читатель, - Рудольф Иванович Абель; неисповедимы пути господни...
 

         НШ полка авиации дальнего действия подполковник Шевчук, давая летному составу боевое задание, сказал:«Этим рейдом мы должны убить сразу двух зайцев: во-первых, нанести поражение скоплению вражеских танков под Константиновкой и, во-вторых, потренироваться на дальние полеты. Прошу развернуть карты.» Штурманы зашуршали планшетами. Константиновка - это на юге, в районе Донбасса, под Горловкой. От нас — 900 километров. А до Кенигсберга — 1100. Толкаю своего штурмана Евсеева:«Дай-ка взглянуть». Наш маршрут пролегает над территорией, не занятой противником. Пролетев две трети пути вдоль линии фронта почти строго на юг, мы где-то возле Богучар развернемся на запад и пересечем фронт. Полет трудный. И туда и обратно — при сильном боковом ветре. Взлетели мы засветло. Густая мгла непроницаемой стеной застлала все вокруг. На высоте 4км штурман надевает кислородную маску. На высоте 5км я плотнее застегиваю воротник комбинезона: холодно. Темнеет. Земли не видно. Монотонно, усыпляюще гудят. Мы шли среди рваных облаков. Вскоре под нами обозначилась линия фронта. Пожары, пожары и огненные швы пулеметных трасс и летящих снарядов. Что-то вспыхивало, взрывалось, летели искры, и к самым облакам вздымались мрачные столбы дыма. Внизу шли кровопролитные бои. Наш самолет вошел в облака. Вынырнули из облаков через десять минут. Осмотрелись. Тихо. Темно. Спрашиваю у Евсеева:
   — Сколько лететь?
   — Сорок пять минут.   

А вот и цель. Впереди, слева. Прожектора, зенитки, вспышки рвущихся бомб. Все как надо…Отбомбились, отошли от цели. Взяли курс. Вошли в облака. Штурман закурил папиросу. Я не курю, но сейчас едва ощутимый дымок табака создает мне иллюзию мирной обстановки. Будто сидишь у кого в гостях за мирным домашним столом. Ровно гудят моторы. Мерцают приборы. Пахнут влагой облака. Высота — шесть тысяч метров. Холодно. Наверное, мы уже прошли линию фронта. Но штурман молчит и не просит, чтобы я вышел из облаков для уточнения маршрута. Что ж, ему видней. Прошло еще минут пятнадцать. Начинаю беспокоиться. Вроде бы пора и курс менять. Включаю переговорное устройство:
   — Николай Гаврилович, ты не спишь? Наверное, пора и курс менять?
   — Через восемь минут.
   — Снижаться будем?
   — Обязательно.
   — Тогда пошли?
   — Пошли!
   Снижаемся. Пять тысяч метров. Четыре. Три! Мы вырвались из облаков.
   — Ого! Что это — линия фронта?!
   Это мы выкрикнули чуть ли не хором. Под нами изломанные полосы пожаров, столбы дыма и нервно шарящие по облакам метелки прожекторных лучей. Штурман в растерянности:
   — Что за ч-черт?
   Синий луч коснулся крыла. Рядом глухо хлопнул крупнокалиберный снаряд. Мы ушли в облака, растерянные, обескураженные. Что за чертовщина? Судя по времени, линия фронта должна быть далеко позади… Молча осмысливаем положение. Мне слышно, как вздыхает штурман, взваливая на себя всю ответственность за эту странную историю: потерял ориентировку, факт! Стрелка индикатора радиополукомпаса, укоризненно кивая мне со своего циферблата, утверждает, что мы уклонились влево.
   Евсеев взрывается:
   — Черт бы побрал этот РПК! — щелкает выключателем. — Держи прежний курс. Будем идти еще двадцать минут.
   Двадцать минут — это сто километров. Ничего не понимаю, Как это случилось? Шли, шли и, пожалуйста, — пришли!
   Облака кончились. Над нами звездное небо. На земле — ни огонька. Держу курс. До боли в глазах всматриваюсь в местность. Леса, овраги, поля. Какая-то река, железная дорога, шоссе…У меня за голенищем карта. Развернуть бы ее, посмотреть. Но тогда нужно включить в кабине свет, а это, во-первых, опасно: можно привлечь внимание истребителей, а во-вторых, я все равно ничего не разберу: меня ослепит и ночь за бортом станет для меня словно политая тушью. Томительно проходят двадцать минут. Судя по маршруту, на месте излома курса должна быть река, железная дорога и город. Но под нами ровная местность с жидкими перелесками и маленькими хуторками. Где мы?    Штурман досадливо кашляет и дает мне новый курс. Теперь мы будем идти на северо-запад. Линия фронта слева. Это все, что мы пока знаем. Мало! Слишком мало или почти ничего, если учесть, что у нас в баках осталось горючего на три часа, то есть как раз столько, чтобы дотянуть до аэродрома. Я уже принял все меры для строжайшей экономии горючего. Сбавил обороты моторам, снизил скорость. Сейчас нам важно не дальше пролететь, а дольше продержаться в воздухе. Прикидываю в уме: может, хватит горючего, чтобы продержаться до рассвета? Нет, не хватит.    О том, чтобы выйти на свою базу, нечего и думать. Оставалось надеяться на случай, который заботливо подсунет нам какой-либо аэродром с ночным стартом. Мало ли их тут разбросано! Евсеев сидит курит. А кто будет сверять карту с местностью? Кто будет восстанавливать ориентировку?    Так вот у него всегда: замрет и философски отдается воле случая. Никак не могу понять: то ли у него «заклинивает» что-то в голове, и он теряет всякую способность здраво рассуждать, то ли это я его избаловал, как он любит выражаться, — «счастливой звездой». Спорить с ним, в это время, ругаться — бесполезно.    В таких случаях я стараюсь говорить с ним ласково: «Коля, милый, сделай то-то». Коля делает, но не так, как надо.    Еле сдерживаю себя, чтобы не взорваться:
   — Слушай, дорогой. Ну, развернул бы ты карту, растелил бы ее на полу, тебе ведь удобно. Посмотрел бы внимательно, прикинул. Вон, видишь, река под нами? Какие крутые берега? Ведь можно же ее опознать! А вон железнодорожный мост…

В наушниках слышен подавленный смешок. Это стрелок Заяц хихикает над моим елейным голосом. И смех, и грех!
   — Справа впереди аэродром! — неожиданно провозглашает штурман. — Самолеты летают!
   Меня коробит его победоносный тон. Будто это его заслуга, что впереди появился аэродром.
   — Чему ты радуешься? — спрашиваю я. — Это что — наш аэродром?
   — Нет, конечно, — беззаботно отвечает Евсеев, — но мы там сядем.
   Садиться на чужой аэродром — удовольствие маленькое. Вряд ли нас там накормят, а уж спать-то наверняка придется, сидя в кабине.
   — Сядем, — ворчу я и тут же, к слову, ехидно замечаю: — А ты уверен, что это наш аэродром, а не фашистский? А может быть, мы болтаемся сейчас над территорией, занятой врагом, а?    Штурман явно обескуражен.
   — Ну-у-у, тоже мне скажешь… Ясно, наш.
   В голосе его неуверенность. Он так сбит с толку этим ночным приключением, что может сейчас поверить чему угодно.
   На высоте тысячи метров подходим к аэродрому. Светится ночной старт, но какой-то странный. По кругу ходят три самолета, четвертый взлетает. Аэродром явно тренировочный, и самолеты небольшие. Возможно, что нам и не сесть здесь. Надо посмотреть, не то завалишься в конце пробега в овраг.    Договариваемся: я сделаю предварительный заход на посадку, и когда мы будем проходить низко над землей, Заяц запустит вверх осветительную ракету. Мы увидим, какие стоят самолеты. Если большие или истребители, значит, можно садиться. Снижаюсь. Включаю бортовые огни, захожу на посадочную полосу. Мне видны силуэты приаэродромных построек и стоящих в ряд самолетов. Все они мчатся на меня со скоростью свыше двухсот километров. Успеем ли мы разглядеть?
   — Заяц, давай! — кричит штурман.    В, воздух взлетает ракета. Сначала мне виден только ее искрящийся след, а затем мертвенно-бледное дрожащее зарево освещает окрестность. Бросаю взгляд вниз направо и… ох-х! — под нами проносятся пять или шесть зачехленных немецких транспортных самолетов Ю-52.
   — Немецкие самолеты! — кричит Заяц.
   — О-о-о! — стонет штурман.
   Я резко даю обороты моторам, торопливо выключаю бортовые огни. У меня в голове мешанина. Кисель. Ничего не понимаю. Что же это — неужели мы в тылу у немцев? Обычно, когда человек лишен возможности соображать, он обращается за помощью к инструкции. Я никогда не мнил себя ее знатоком, а тут вдруг вспомнил: «Если экипаж потерял ориентировку и не уверен в том, что он находится над своей территорией, командир самолета обязан взять курс на восток и лететь до полкой выработки горючего, после чего выброситься на парашютах…»    Не особенно уверен в точной передаче текста, но главный смысл инструкции именно такой: «Экипажу выброситься на парашютах».    Соображаю: горючего в баках еще на два часа. Это значит: мы сможем пролететь почти шестьсот километров. Прикидываю по памяти на карте: допустим, что линия фронта не слева от нас, как мы думали, а справа, ну от силы в пятнадцати-двадцати километрах (хотя это никак не укладывается в моем сознании). Тогда выходит, что наши моторы остановятся где-то за… Пензой! А если вдруг окажется, что мы уже сейчас болтаемся над Пензой (а это тоже не умещается у меня в голове: откуда же там немецкие самолеты?), тогда выходит, мы залетим аж чуть не под Урал. Уму непостижимо!    Фантазия рисует мне «веселую» картину: где-то в глубочайшем тылу, на Урале, грохается об землю самолет и с неба на «зонтиках» опускаются четыре «ангела». Конечно, нас хватают, как «шпионов-диверсантов».    «Вы откуда? Кто вас послал? С каким заданием?» — «Да вот, понимаете, полетели мы бомбить фашистов…» — «Фашистов?! Так вы же не туда курс взяли, голубчики! Совсем в другую сторону. Фронт-то во-о-он где — на западе, а вы на восток ударились».    Потом, конечно, все выясняется, и нас отпускают с богом. Но стыд-то какой! Позор на всю страну!    От таких мыслей хочется взвыть по-собачьи. Сижу, в полной растерянности, набираю высоту, машинально держу прежний курс — на северо-запад. Самолет охотно лезет вверх. Еще бы! Он стал на четыре тонны легче…
   Справа на горизонте что-то светлеет. Будто пожар. Всматриваюсь: луна! Ну, теперь проще. Через четверть часа она поднимется и засветит так, что можно будет свободно восстановить ориентировку. Облегченно вздыхаю. К черту инструкцию.    И вот я уже почти счастлив. Много ли человеку нужно? Луну! Всего только одну луну! Горючее у нас еще есть, а значит, есть и время на распутывание этого странного узла событий сегодняшней ночи. Единственно, что меня еще тревожит, — придется ведь все-таки доложить начальству о том, что мы заблудились. Последствия могут быть самые печальные: нас не допустят к подготовительным полетам на Берлин. А наши-то сейчас возвращаются домой. Садятся. Идут в столовую. А мы…    Щелчок в наушниках, и Заяц докладывает:
   — Товарищ командир! С КП распоряжение: «Всем экипажам! Наша база подверглась нападению бомбардировщиков противника. Посадка запрещена. Идите на запасные аэродромы». Все!    Час от часу не легче! Впрочем… впрочем… Черт возьми!
   Радист словно угадывает мои мысли:
   — Ну и везет же нам, товарищ командир. Кто теперь подумает, что мы заблудились.
   В наушниках осторожное покашливание штурмана:
   — Даю поправку, товарищ Заяц. Везет не вам, а лично мне. Так-то вот. Я олух царя небесного и признаюсь в этом во всеуслышание.
   Мне радостно слышать повеселевший голос штурмана, но я обрываю его самобичевание:
   — Перестань, чудило! Мы с тобой оба хороши, и давай разделим эту историю — по-братски. Если бы мы, летя в облаках, вместо поспешных решений сменили курс по расчету времени, было бы все это?
   — Нет, конечно!
   — Ну так вот, дорогой, разворачивай карту и прокладывай ориентировочно по времени этот наш распронесчастный маршрут.
   Штурман долго копается с картой. Луна уже поднялась высоко, и ее отражение скачет внизу по каким-то болотам. Напрягаю память. Что-то знакомое. Озера, крутые извилины речек и сеть прямых каналов, какие я видел на торфоразработках.    Невероятная догадка почти ослепляет меня. Не может быть! Придерживая левой рукой штурвал, правой вынимаю из-за голенища карту. Лист трепещет от воздушных струй. Сгибаю его, кладу на коленку. Вот так! И свет включать не надо — все видно отлично.
   Всматриваюсь вниз. Слева неожиданно появляется отрезок железной дороги. Один конец ее, загнувшись к западу, упирается в озеро, другой уходит вперед, нашим курсом. Справа — тоже озеро и река.    Лихорадочно шарю глазами по карте. Не выдерживаю, включаю освещение кабины. Так. Все ясно! Выключаю свет, сворачиваю карту. Если минут через пять наткнемся на перекресток железных дорог, значит, мы в районе города Гусь-Хрустального. Ничего себе, отклонились! Почти на триста километров!
   Через пять минут появляется перекресток. Точно! Гусь-Хрустальный!    Штурман тоже определил наше местонахождение. Это видно по его сокрушительным вздохам:
   — Ах, черт возьми! Надо же так!
   Спрашиваю:
   — Что там у тебя?
   Отвечает не очень-то весело:
   — Понимаешь, под нами-то Гусь-Хрустальный! Вон куда занесло!
   Через десять минут мы приземляемся на запасном аэродроме. Здесь уже стоят десятка полтора самолетов нашего полка. Подруливаем, выключаем моторы. Все спят, и нас никто не встречает. И не надо. Нам чертовски радостно и так. Мы проболтались в воздухе десять часов. В мирное время нам с Евсеевым преподнесли бы по лавровому венку с лентой, потому что мы побили мировой рекорд по дальности полета на данном классе самолетов. Но, разумеется, из-за вполне понятной скромности мы ни перед кем не стали хвастаться своими достижениями. Мы обсудили их тихо, с глазу на глаз.
   — Что же все-таки с нами произошло? — спросил я. — Как это мы так с тобой?
   Евсеев почесал макушку.
   — Не говори! Вспоминать тошно. Вот, смотри. — Он развернул карту. — Возвращаясь от цели, мы из-за сильного попутного ветра промахнули точку разворота и вышли на эту вот узловую станцию, которую бомбили немцы. Нас приняли за фашистов и обстреляли. Мы, подумав, что это линия фронта, снова ушли в облака и вышли вот сюда, аж за Пензу… Там мы увидели трофейные «Юнкерсы» и…
   — Ладно, Коля не продолжай. Все ясно. Мы с тобой… плохо думали.
(неплохая книга - если читать на дежурстве)   http://e-libra.ru/read/222375-romantika-neba.html

Тихомолов.doc

отличная тема! жалко раньше не нашел

У нас тут свои легенды появляются ""Такси до Донецка"  "Негры !!!"  и т.д Может быть как нибудь напишу